Адам не сомневался в правдивости ее слов. – Мне нужно кое‑что узнать, – просто сказал он. – Скорее всего, он искренне верил в то, что без этих воспоминаний мне будет лучше – но если бы старик прожил достаточно долго, чтобы мне удалось спросить об этом лично, я вполне мог бы и передумать – в этом я уверен.

Сандра поставила фильм на паузу. – Идеальная программа – большая редкость, особенно если она решает задачу подобной сложности. Если нам не удастся собрать все, что мы хотим…

– Значит заблокировать то, что хотим, мы тоже не сможем, – заключил Адам. – Что, вероятно, указано мелким шрифтом где‑то в его контракте, но я уже несколько месяцев истязаю свой мозг и до сих пор не нашел ни единого камня, который бы пробил дыру в этом в решете.

– А что, если камни попали внутрь по кусочкам, но восстановить их все‑таки можно?

Ее слова поставили Адама в тупик. – Вы предлагаете мне пройти терапию по восстановлению подавленных воспоминаний?

– Нет, но я могла бы раздобыть для вас бета‑копию Сшивателя.

– Сшивателя?

– Это новый слой, который рано или поздно будут предлагать каждому клиенту, – объяснила Сандра. – Современные методы копирования таковы, что любой серой выгрузке неизбежно передается определенное количество скрытой информации, не имеющей легко доступной формы – тысячи крошечных проблесков воспоминаний, которые не были переданы как единое целое, но которые, тем не менее, можно описать в подробностях, если собрать все частичные образы вместе.

– Другими словами, эта программа могла бы восстановить порванную в клочки страницу блокнота, на котором все еще сохранился отпечаток текста с недостающего листа?

– Для обладателя цифровых мозгов вы на редкость старомодны, – заметила Сандра.

Адам оставил всякие попытки прийти с ней к согласию по поводу метафор. – Она сообщит мне то, что я хочу узнать?

– Ни имею понятия, – ответила без обиняков Сандра. – Если предоставить ей фрагменты, содержащие неявную информацию – а таких наверняка наберется не одна тысяча – она сможет выявить неизвестную заранее долю их ассоциаций и даст вам возможность проследить возникшие между ними связи. Но я не знаю, хватит ли этого, чтобы сообщить вам нечто большее, чем цвет свитера, который был на вашей матери в ваш первый школьный день.

– Ясно.

Сандра вернулась к просмотру фильма. – Вам действительно стоило присоединиться ко мне в баре вчерашним вечером, – добавила она. – Я сказала, что у меня есть приятель, который может перепить любого сальвадорца, и меня чуть ли не на коленях стали упрашивать, чтобы я дала сделать против него ставку.

– Да вы просто ненормальная, – с упреком сказал Адам. – Может быть, в другой раз.

10

Снова став единым целым в Калифорнии, Адам не спеша поразмыслил над тем, стоит ли ему предпринять последнюю, алгоритмическую попытку пробиться сквозь завесу воспоминаний. Если старик и правда был убийцей, какую выгоду принесет ему это знание? У Адама не было намерений «сознаваться» в преступлении властям и надеяться на то, что решение, которое, рано или поздно может изрыгнуть суд, сложится в его пользу. Он не был человеком, и его нельзя было подвергнуть наказанию или преследовать в судебном порядке; суд, однако же, мог обязать Лоудстоун удалить все копии его программного обеспечения и распорядиться, чтобы городские власти бросили его тело под гидравлический пресс рядом с непригодными для езды машинами и непригодными для полетов беспилотниками.

Но даже если бы ему не грозил риск наказания, Адам все равно сомневался, что родственникам Колмана пойдет на пользу знание о том, что за пошедшим наперекосяк ограблением в действительности скрывалось предумышленное нападение из засады. Ему, конечно, не следовало судить о том, какой расклад лучше всего отвечает их интересах, но факт оставался фактом: решение оставалось за ним, и несмотря на весь ужас, который в нем вызывал сам поступок и причиненный вред, сочувствие к выжившим безоговорочно склоняло его в сторону молчания.

Так что если он на это и решится, то только ради самого себя. Ради облегчения, которое принесет знание того факта, что старик был всего лишь тщеславным неврастеником, склонным к самомифологизаторству и пытавшимся оставить после себя режиссерскую версию собственной жизни… или же ради стимула порвать с ним всякую связь, испепелить его наследие всеми доступными способами и зажить собственной жизнью.

Адам попросил Сандру встретиться с ним в закусочной «У Цезаря». Он подложил на ее стул небольшой конверт с деньгами, а она незаметно положила ему в руку карту памяти.

– И что мне с этим делать?

– Если вы не видите все свои порты в зеркале ванной, это еще не значит, что их нет. – Она написала на салфетке несколько слов и передала ее Адаму; фраза звучала как «Бармаглот», но выглядела так, будто ее с ошибками застенографировал человек, которому попались не самые лучшие наркотики. – Четыре раза – и вы сможете открыть панель на своей шее, не погружаясь в сон.

– Зачем вообще нужна такая команда?

– Вы даже не представляете, сколько в вас припрятано пасхалок.

– А что потом?

– Подключите ее, и она сделает все остальное за вас. Вы не будете парализованы, не потеряете сознание. Но для наилучшего результата вам стоит лечь в темноте и закрыть глаза. Когда закончите, просто извлеките карту памяти из разъема. Установка кожной панели на прежнее место может занять пару минут, но как только вы услышите щелчок, стык снова станет водонепроницаемым. – Она помедлила. – Если щелчка у вас так и не получится, попробуйте протереть края панели и отверстия чистой замшей. Только, пожалуйста, не смазывайте ничего машинным маслом; это не поможет.

– Я это учту.

Стоя в ванной, Адам произнес записанное на салфетке заклинание, отчасти ожидая, что как только с губ слетит последний слог, его место в зеркале займет какое‑нибудь приведение со злобной ухмылкой на лице. Но вместо этого он услышал только легкий хлопок, с которым панель на его шее, изогнувшись, отделилась от тела. Он успел поймать ее до того, как она упала на пол, и положил на квадратный кусочек чистого бумажного полотенца.

Заглянуть внутрь открывшегося проема было непросто – к тому же Адам не был до конца уверен, что ему этого хочется, – но ему легко удалось найти порт наощупь. Он вошел в спальню, взял с прикроватного столика карту памяти, лег на кровать и пригасил свет. Часть его ощущала себя неблагодарным сыном, посягнувшим на неприкосновенность частной жизни старика, но если тот хотел унести свои секреты в могилу, то ему стоило прихватить с собой и все остальное дерьмо.

Адам вставил карту памяти в предназначавшийся для нее разъем.

Сначала как будто ничего не произошло, но когда он закрыл глаза, то увидел самого себя, стоящего на коленях у края кровати в комнате дальше по коридору – он безутешно рыдал, прижав покрывало к лицу. Адам вздрогнул; он будто снова оказался внутри серверов, будто снова погрузился в нескончаемый сон серой выгрузки. Когда он последовал за путеводной нитью во тьму, долгое время его спутником была лишь боль утраты, но затем, повернув, он случайно наткнулся на похороны Карлоса, безудержно пышные в своем торжестве; седовласые нью‑йоркские друзья и дюжина его родственников толпились на церемонии, хрипло заглушая голоса руководителей студии и освещая папарацци синхронными фотовспышками.

Подойдя ко гробу, Адам понял, что стоит у больничной койки, обхватив обеими руками одну из тех грубых, знакомых ладоней.

– Все в порядке, – настойчиво возразил Карлос. – В его глазах не было ни единого намека на страх. – Ты должен оставаться сильным – это все, что мне нужно.

– Я постараюсь.

Адам попятился в темноту и упал на съемочную площадку. Он считал, что предлагать новичку даже такую незначительную роль значит проявить опасную снисходительность, но Карлос поклялся, что не станет обижаться, если первая и единственная сцена с его участием окажется на полу монтажной. Ему просто был нужен шанс понять – так или иначе, – способен он ли справиться с этой задачей.