Женщина подняла глаза на Камиллу.

– Нет.

– Почему же?

– Ты не заслужила права ко мне притрагиваться. Я обращусь в другую клинику.

– Прощу прощения? – Камилла как раз собиралась сказать, что может пригласить более опытного коллегу для консультации в режиме удаленного присутствия, но ее неразговорчивая пациентка, наконец, прояснила ситуацию.

– Ты меня слышала, дармоедка. – Отвернувшись, женщина зашаркала прочь, продолжая демонстрировать бессвязную пантомиму недомогания, но уже через несколько метров рассмеялась и перешла на нормальный шаг.

Камилла уже давно приучила себя не ругаться на пациентов, обливавших ее рвотой. Выработанная дисциплина помогла ей не проронить ни слова по пути к своему посту.

За весь год Камилле не приходилось сталкиваться с настолько загруженной сменой. Люди шли к ней, прихрамывая, охая и вопя. Кому-то помогали здоровые друзья, кто-то приходил своими силами. Некоторые заявлялись группами и подражали симптомам друг друга – делая вид, что стали жертвами одной и той же дефектной партии алкоголя.

Камилла добросовестно обслуживала всех пациентов, разгадывая по мере необходимости их шарады. Во время осмотра большинство шутников довольно быстро доходили до того момента, когда они начинали демонстративно изучать лицо врача и, выяснив, кем были ее предки, с отвращением шарахались от Камиллы. Лишь немногие продолжали свою скверную игру после того, как она выясняла, что с ними все в порядке, но стоило ей предложить им консультацию другого врача, как они неизменно отвечали отказом и ретировались.

Зловредные флэш-мобы уже давно стали оружием обиженных, бессловесных подростков с мышлением стадных хищников. Она не чувствовала физической угрозы; расположенный в углу клиники робот-охранник доказал свое умение справляться с пациентами, которые действительно находились в измененном состоянии сознания и пытались ее схватить, заколоть или придушить. Но несмотря на фасад профессионализма, который Камилла поддерживала на работе, часть ее не смогла удержаться от фантазий, в которых она хватала одного из этих самодовольных клоунов за плечи и кричала ему прямо в лицо: «Что с тобой не так? Мои предки зарабатывали на жизнь своим умом. С какой стати мне просить у тебя за это прощения, если твоих собственных природа, как я вижу, обделила мозгами?»

За двадцать минут до конца смены в клинику ввалилась группы из четырнадцати человек – молодых и в основном мужчин. Они бессвязно лепетали, строили рожи, смеялись и плакали. Для начала Камилла выбрала одного из них, но не добившись вразумительных ответов на свои вопросы, отвела его в смотровую кабинку и задернула занавески.

Пока он сам сидел в страховочной привязи, свесив голову и бесцельно блуждая взглядом, в кабинку начали пробираться его спутники. Камилла вывела окно с видеотрансляцией от робота; он уже задержал четверых – больше его руки не позволяли, – но никто из них не вел себя настолько агрессивно, чтобы дать повод применить более весомую силу или успокоительные.

Камилла развернулась и встала лицом к незваным гостям.

– Убирайтесь отсюда! – резко сказал она. – Я пытаюсь помочь вашему другу.

Ближайшая к ней женщина непонимающе уставилась в ответ. Камиллу колотила дрожь. Никто не тронул ее и пальцем, не угрожал, но часть ее уже предугадывала подобный исход, задаваясь вопросом, было бы решение позвать на помощь, чтобы справиться с этими полумертвыми тряпичными куклами, воспринято как проявление слабости и некомпетентности.

Светящийся квадратик в углу ее поля зрения мигнул и исчез; связь с роботом пропала. Она попыталась восстановить соединение, но все средства связи дали сбой. Клиника была оснащена дюжиной камер видеонаблюдения, но Камилла не знала, используют ли они радиосвязь или оптоволокно.

Позади нее раздался голос мужчины в страховочной привязи.

– Надеюсь, мы не причинили вам больших неудобств. Мы кое-что отмечали, и празднование, похоже, вышло из-под контроля. – Сейчас его слова звучали с идеальной четкостью.

Камилла повернулась к нему.

– Если с вами все в порядке, то, может быть, уже свалите на хер?

– С удовольствием. – Он выбрался из страховочной привязи и встал рядом с ней, приклеившись подошвами к полу. – А вы не собираетесь спросить, что именно мы праздновали?

Камилла не ответила. Поглазев на нее несколько секунд, мужчина улыбнулся и вывел своих спутников из кабинки.

Дождавшись, пока они уйдут, Камилла проверила соединению с сетью; связь восстановилась. Она открыла новостную ленту и вывела результаты. Голосование завершилось: налог на Сивадье был одобрен большинством голосов, составившим пятьдесят два процента.

Она вошла в туалет и уселась в одной из кабинок; в ее случае это был единственный способ избежать вездесущих камер. Обхватив голову руками, она зарыдала от ярости

– Просто так уж здесь все устроено, – сказала Хлоя. – Это не подарок, а просто политика.

– Тогда я благодарен вам за вашу политику, – сказал в ответ Оливье.

– Нам, пожалуй, стоит дать вам отдохнуть, – решила Анна. – Ваши средства связи, скорее всего, еще не готовы, но если вам кто-нибудь понадобится, можете обратиться ко мне.

Оливье протянул ей руку.

– Рад был познакомиться с вами обеими.

Глава 5

– Это ошибка. – Камилла пристально разглядывала слова в расположенном перед ней оверлее, недоумевая, могли ли они оказаться фальшивкой. Однако сообщение было подписано закрытым ключом Леона – а в случае взлома тот бы поднял массовую шумиху грандиозных масштабов.

Она повернулась к матери.

– Никто не станет за это голосовать – и неважно, кто выдвинул предложение.

– Некоторые люди считают, что оно поможет разрядить обстановку. Особенно если учесть, кто его предложил.

Камилла почувствовала, как ее лицо вспыхнуло от гнева.

– То есть грандиозный план при угрозе вымогательства – это… политика умиротворения?

– Десятипроцентный вычет. Разве это много? – Ее мать жестом обвела окружающие их материальные блага: шкаф с фаянсовой посудой, котелки для варки, кладовку. – Вряд ли это ввергнет нас в пучины бедности.

– Но что дальше? Еще десять процентов за нашу работу? Или нам отведут резервацию в одну десятую города?

– Никто не допустит, чтобы твое обучение прошло впустую.

Камилла нахмурилась.

– Могу я работать или нет, не так важно. Дело в отношении ко всем нам. – Это было то самое «мы», с которым ей никогда не хотелось иметь дело. А последним человеком, с которым она чувствовала хотя бы малейшую толику солидарности, был Леон Сивадье, пусть он и приходился ей седьмой водой на киселе. Причина, по которой настолько далекие родственники не имели отдельного названия, заключалась в том, что у разумных людей не было оснований отличать их от всех остальных людей.

– Как только мы выплатим долг, все закончится, и точка. – Ее мать нервно перебирала рукав своей блузки. – Разве можно просить о большем?

– Нет никакого долга, – ответила Камилла. – Если бы Денисон сказал тебе, что Зубная фея была из рода Сивадье, и он выставляет ей счет за замещение тазобедренного сустава в 1829 году, ты бы и его оплатила?

Мать посмотрела прямо на нее.

– Я больше не чувствую себя в безопасности. На рынке люди сыпят оскорблениями прямо мне в лицо. Куда бы я ни пошла, мне приходится оглядываться. Я устала. Я просто хочу, чтобы это закончилось.

– Если бы на тебя действительно напали, – возразила Камилла, – можешь представить, сколько видеотрансляций им пришлось бы заблокировать и сколько журналов безопасности стереть, чтобы это сошло с рук? И кому бы в принципе захотелось поднимать на тебя руку из-за ревизионистского спора о каких-то стародавних сделках?

– Тому, кто считает, что обычные методы ведения дел не приносят результата.

– По мнению третейских судей, для этого нет оснований. – Камилла сжала челюсти от досады. – Разве это наша вина? Среди них нет ни одного Сивадье – и тем не менее, они все как один решили, что иски высосаны из пальца.